Владимир Снегирев рассказал, как в 1991 году оказался в заключении в ИранеВладимир СнегиревПроснувшись от какой-то неясной тревоги, я включаю фонарик и смотрю на часы. Что за черт? Стрелки показывают уже почти полдень, а снаружи явно царит темная ночь. Бред. Неужели часы сломались. Я толкаю в бок Александра: «Сколько времени?» — «Да ночь еще, ты, что, не видишь?». Он смотрит на свои часы и оторопело садится: «Странно». Ага, значит, и вправду уже наступил день.
Мы с опаской выглядываем из палатки. Густая чернильная тьма накрывает все вокруг. Тускло светят фонари на столбах. В воздухе разлита тревога. Гроза? Но таких туч не бывает. Тогда что же это?
Слышится хруст камней под уверенными шагами. Наверное, солдаты, которые охраняют лагерь, идут с традиционным обходом. Да, вот и они — из тьмы возникают два силуэта. Они направляются в нашу сторону. Свет фонаря падает на охранников, и теперь Сашка тычет меня в бок и шепчет: «Ты посмотри! Да они вырядились, словно марсиане». Вижу: солдаты облачены в длинные, до пят, резиновые плащи, а на лицах у них страшновато-уродливые противогазы.
Теперь понятно, что на улице не гроза. Тогда что? Конец света? Начало ядерной зимы?
Солдаты в противогазах молча проходят мимо нашей палатки. А через некоторое время начинается дождь. Необыкновенный дождь. Страшный. С неба падает абсолютно черная вода. На дорожках образуются черные лужи. Весь мир становится беспросветно-черным.
— Все ясно, — говорит мой спутник. — Они разбомбили нефтепромыслы Залива. Дождевые тучи смешались с дымом пожарищ.
— Поздравляю, — я пытаюсь шутить. — Отныне ты можешь всем рассказывать, что знаешь, как выглядит конец света.
Но он не настроен на шутливый тон.
— Представляешь, — говорит Александр. — Скважины и хранилища нефти расположены километрах в пятистах отсюда. Это какой же гигантский регион накрыт сажей и пеплом! Треть всей Азии?
Вот такая черная туча наползла тогда на огромный регион. Фото: Getty Images
Мы плотнее задергиваем полог своей палатки.
— Попали! — Скорбно говорит Александр и, подложив под голову свою куртку, опять пытается поудобнее лечь на грязной соломе. Мы — в Иране. В лагере для перемещенных лиц. Лагерь — это примерно сотня палаток с соломенными лежаками внутри. Колючая проволока. Охрана с автоматами. Палатки населены неграми, египтянами, курдами… Никакой связи с внешним миром нет — ни телефона, ни радио. На обед дают жестяные миски с рисом и кусок лепешки. Не бьют. Ничего не обещают. Значит, так надо. Восток — дело тонкое.
Мы с Сашей работали тогда в одной важной газете. И когда в начале 1991 года американцы объявили войну Саддаму Хусейну (тот зачем-то опрометчиво вторгся в Кувейт), редакция командировала нас в Ирак. С большими приключениями мы добрались через Иорданию до Багдада, там смогли аккредитоваться при министерстве информации, которое полностью контролировалось секретной службой. К нам приставили майндора (куратора) по имени Ахмет, с которым отныне следовало согласовывать все передвижения и все написанное для передачи в Москву. Разрешили поселиться в отеле «Аль Рашид», куда к тому времени свезли всех оставшихся в Ираке иностранцев.
С Александром Лопухиным (на фото слева) во дворе отеля под антенной спутниковой связи. Коллеги из ВВС помогали нам перегонять репортажи в Москву. Фото: Из личного архива Владимира Снегирева
Электричества там не было, обходились свечами, воду тоже давали с перебоями, а ресторан, где можно было перекусить, разместили в подвале рядом с бомбоубежищем. Американцы атаковали Багдад исправно: с наступлением темноты начинали мерзко завывать сирены, а пролет крылатых ракет под названием «Томагавк» можно было видеть невооруженным взглядом.
К концу февраля обстановка в нашем пристанище стала еще тревожнее. Ждали, что вот-вот силы альянса начнут сухопутное наступление. То есть война развернется по полной программе. Гадали: как далеко при этом зайдут западные союзники? Будут ли они штурмовать Багдад? И не захочет ли тогда Саддам прикрыться журналистами как живым щитом?
Слухи — один мрачнее другого — будоражили и пугали обитателей «Аль Рашида». Стало известно, что американцы получили приказ сосредоточить свои силы для наземного наступления. Бомбардировки стали еще ожесточеннее. Если раньше черные клубы от пылавших пожаров возникали где-то на горизонте, то в последние дни мрачная пелена закрыла собой весь небосклон. Все это напоминало апокалипсис.
Как-то вечером пришло известие о том, что президент Буш предъявил Ираку ультиматум: Саддам должен немедленно отвести свои войска с занятых позиций вглубь страны. «Это — война, — прокомментировал новость один из наших западных коллег. — Отныне Буш встал на одну доску с Хусейном».
Все сразу забегали, засуетились. Мы с Сашей на себе почувствовали перемену в настроении журналистов. Подошел к нам американец из информационного агентства: «Хэлло, парни, как дела? Заходите ко мне сегодня вечером на стаканчик. Посидим, поболтаем». Потом француз сделал похожее приглашение, потом немец… Люди есть люди. Все они из враждебного Хусейну лагеря, все побаиваются, как бы в случае осложнений их не взяли здесь в оборот. А мы вроде бы представляем нейтральное государство, у нас в Багдаде посольство, за нами — сила, почему бы с нами не дружить.
Однако, как это ни странно, первыми жертвами начавшейся сухопутной войны стали именно мы — я и мой приятель. Трудно сказать, что явилось тому виной — наши ли репортажи в газету, которые не отличались симпатиями к Хусейну, или что-то другое, но только 25 февраля нам было велено немедленно убраться из Ирака. Без объяснения причин, но с одной существенной оговоркой: «Вы должны покинуть территорию страны в течение 24 часов, иначе мы не гарантируем вашу безопасность».
Итак, время пошло. Убраться из страны в течение суток? Легко сказать… Дорога на Амман, по которой мы сюда приехали, теперь исключалась: американцы бомбили ее практически круглосуточно. Оставался путь через Иран. До границы — километров сто тридцать и потом до Тегерана — почти тысяча. Далековато, конечно, но других вариантов просто не было. На наше счастье, иранский консул жил здесь же, в «Аль Рашиде». Он без проволочек проставил в наши паспорта въездные визы, а наш куратор Ахмет нашел «Шевроле» с водителем для поездки к иранской границе.
Утром следующего дня в сопровождении Ахмета мы покинули «Аль Рашид» и отправились в сторону иранской границы. Высадив нас у какой-то деревянной будки, куратор махнул рукой: «Идите туда». Мы пошли. Это была нейтральная полоса — территория между Ираком и Ираном, где еще недавно шли жесточайшие бои, причем, как нам сказали, с применением химического оружия. Мы шли примерно полчаса и нигде не увидели ничего живого — ни деревца, ни травинки, только выжженная земля. Жуть!
И вот наконец пограничный пост в Иране. Мы протягиваем стражам Исламской революции свои паспорта с визами, улыбаемся, но эти парни не проявляют ни малейшего гостеприимства. Паспорта куда-то уносят, потом просят показать, что у нас в рюкзаках. А что у нас в рюкзаках? Виски, конечно. У меня три бутылки, у Саши столько же. Виски в Багдаде стоил гроши, как было не отоварится этим чудным напитком.
— Это что? — строго спрашивает иранец?
— Лекарство, — пытаюсь я все превратить в шутку.
Он открывает одну бутылку, медленно выливает ее содержимое на землю, затем вторую, третью… То же самое происходит с содержимым Сашиного рюкзака. Ну, думаю, на этом конец, теперь отпустят. Не тут-то было. Нас под конвоем отвозят в ближайшее селение, где открыт лагерь для перемещенных лиц, фактически тюрьма. И без всяких объяснений оставляют там, за колючей проволокой.
Как сообщить в Москву о том, где мы и что с нами произошло? Никак. Из Багдада выбыли, в Тегеран не прибыли. Словно черная дыра поглотила нас. А тут еще этот апокалипсис…
Через несколько дней, присмотревшись к охране, мы поняли, кто есть кто, выявили офицера, который явно брал взятки. У меня в укромном месте были припрятаны доллары. Офицер без комментариев принял подарок, потом за наши же деньги нанял такси до Тегерана, посадил в машину стража Исламской революции с автоматом в руках — и вот так, под конвоем, мы прибыли к стенам советского посольства. Ну, а дальше уже неинтересно…
Российская газета — Неделя — Федеральный выпуск: №246(9785)
